Государственный центр поддержки национального кино (ГЦПНК), который в следующем году собирается переехать в Астану, объявил в конце ноября результаты питчинга: за счёт государственных средств будет профинансировано 19 картин. В прошлом году при том же финансировании – 42 ленты. Ещё одна новость из сферы кино – в Казахстане перестали проводиться кинофестивали международного масштаба. Речь идёт об МКФ «Евразия» и Алматинском кинофестивале («Шакен жулдыздары»).

Потеря имиджа

– Видимо, руководители страны в лице подведомственных организаций (министерства культуры и информации, в частности) считают, что фестивали не нужны, – говорит киновед Гульнара Абикеева. – Ну а как иначе объяснить такое равнодушие? Это только кажется – а, ладно, не провели в этом году, проведем в следующем. Я давала недавно интервью еженедельнику Variety, самому крупному и старейшему в Америке изданию, освещающему темы кино. По словам журналиста Криса Вурлиса, последние новости про казахстанское кино он читал в 2019 году. Назвав «Евразию» и Алматинский кинофестиваль, спросил: «В чем дело? Почему они больше не проводятся?». Узнав, что в 2022 году, в канун Нового года, мы всё-таки в авральном порядке провели «Евразию», заметил: «Видимо, журналистов Variety не сочли нужным приглашать».

Коллеги из международных организаций – FIAP (федерация фотографического искусства), FIPRESCI (объединение кинокритиков и киноведов), отборщики фильмов на МКФ и журналисты со всех концов планеты – Нидерландов, Великобритании, США и Японии, – встречаясь на фестивалях, тоже спрашивают: что случилось с «Евразией», неужели его в этом году не будет?

Приходится отвечать, что, к сожалению, да, не будет, потому что у нас поменялся министр культуры, и есть, возможно, проблемы с финансированием. То есть оно-то наверняка было, просто эти деньги вернут в казну, как неиспользованные. Объяснений может быть много (не успели подготовиться и т.д.), но на самом деле все дело в том, что в Казахстане нет генеральной дирекции фестиваля. Говоря проще — людей, которые стучались бы во все чиновничьи двери и убеждали, что фестиваль нужен стране. А теперь уже и не стучаться надо, а ломиться в эти двери, потому что мы катастрофически теряем культурный имидж страны, не проводя ни «Евразию», ни Алматинский кинофестиваль.

Сейчас мы живем в очень быстром мире информации, а кинофестивали – это рупор страны, на него приглашаются все – журналисты, отборщики, кинематографисты… Через разные каналы рассказывается о достижениях нашего кино, о снятых картинах. И не говорить ничего о своей киноиндустрии в течение четырёх лет – это все равно, как опустить собственную страну ниже плинтуса. Это при том, что все наши соседи по Центрально-Азиатскому региону очень сильно активизировались. Три года подряд, а если брать советскую историю, то 16 раз, проводится Ташкентский международный кинофестиваль. Очень много критики в их адрес по поводу конкурсной программы, но тем не менее фестиваль набирает силу. В Бишкеке, Душанбе, Ашхабаде прошли в этом году первые международные кинофестивали, проводимые на государственные деньги. До этого в Таджикистане и в Кыргызстане они тоже были, но частные. А мы перестали проводить фестивали и выдвигать свои картины на соискание «Оскара». И вообще пустили свою киноиндустрию на самотёк, делая вил, что нам нечем гордиться. Но это парадокс! В последние годы у нас снято колоссальное количество картин, мы больше всех, если брать страны нашего региона, участвуем в престижных международных кинофестивалях и получаем их призы.

Закулисное кино

– А почему Государственный центр поддержки национального кино (ГЦНПК) переносят в Астану? Ведь большинство кинематографистов, если не все, работают здесь, в Алматы?

– А чтобы меньше было критики в адрес государства, то есть чиновников. Киношники ведь то митингуют, то возмущаются, что питчинг неправильно провели, заявки на участие в нём без объяснения причин не приняли и т.д. А в Астане их мало, всего процентов пять от всех, кто делает кино в Казахстане.

Значение ГЦНПК снижается с каждым годом, очень скоро оно сойтёт до минимума, и эта киноструктура потихонечку закроется. Если в питчинге прошлого года, при всех отменах, не приёме заявок и т.д. было поддержано 42 картины, то в этом, при том же финансировании — 19. Полнометражных картин всего, по-моему, 10, остальные – короткий метр, документальное кино и анимация. Это прямо какая-то демонстрация невероятного понижения усилий и желания двигать и развивать национальный кинематограф.

Мы вернулись назад – к тому времени, когда государственная поддержка касалась только тех проектов, которые считаются суперважными. Но зачем тратить два миллиарда тенге на один исторический фильм, когда на эти деньги можно снять 10 хороших молодежных современных картин, а если вернуться совсем назад, то стоимости самого дорогого казахстанского проекта «Кочевник» ($37 млн) хватило бы на 100 (!) кинолент.

Но вернусь к ГЦНПК. Если бы его опыт был неудачным, тогда можно было сворачивать деятельность этого центра. Огромный всплеск хорошего качественного кино, который мы сегодня имеем, случился, конечно, при государственной поддержке. Процесс, запущенный в своё время его председателем правления Гульнарой Сарсеновой, имел хорошие результаты. Появились такие картины как «Дос-Мукасан», «Время патриотов», «Схема» и т.д.

И теперь самое обидное – делается все, чтобы киношники меньше влияли на закулисные (или не закулисные – я не знаю) решения по финансированию кино. Между тем, ГЦНПК создавался для того, чтобы питчинги были открытыми, а демонстрация отбора на государственное финансирование проходила в режиме онлайн. На первый взгляд, все это вроде бы есть, но окончательное решение в итоге принимается закулисно. А кто за этот процесс отвечает – непонятно. Сейчас, как я понимаю, межведомственная комиссия. А кто входит в неё? Чиновники, которые в питчинге не участвуют, в экспертный совет не входят, но именно они принимают решение. Это как-то очень странно.

«Казахфильм» канул в лету

– Почему руководители национальной киноиндустрии, которые раньше всегда входили в генеральную дирекцию кинофестивалей, в последние годы, а именно с 2015-го, стали избегать публичности?

– Потому что это стало не престижно – быть руководителем национальной даже не компании, а структуры. Акан Сатаев, предпоследний из президентов «Казахфильма», пытался модернизировать киностудию. Что-то вроде было вложено в это, но возникло какое-то недоверие, начались бесконечные проверки, с ГЦНПК – то же самое, теперь назначили чиновника, который вообще не из сферы кино. Естественно, после всего этого возникает вопрос: зачем быть руководителем национальной киностудии, если ничего невозможно поменять?

Такая вот странная вещь – при наличии финансирования нет стратегии развития кинематографа, открытого диалога, поддержки фестивалей и хороших проектов, вообще — движения в кино, то есть государственные деньги не работают. Соответственно, зачем светиться, если это не приносит пользу? К такому выводу приходишь, к сожалению, когда отвечаешь на три вещи – о роли фестивалей, национальной студии и ГЦНПК в кинопроцессе.

Поясню фразу «государственные деньги в кино не работают». Она, конечно, звучит хлестко и мне могут сказать, что по результатам предыдущих питчингов на государственные деньги сняты такие удачные проекты как, например, «Дос-Мукасан» и «Время патриотов». Но у меня вопросы к питчингу этого года. На него, как я понимаю, выделено условно 6 млрд тенге, но из-за того, что он прошел поздно, результаты объявили в конце ноября, в этом году будет использована, может быть, треть этих денег, остальные вернут государству как неиспользованные. И то же самое с кинофестивалями. Наверняка на МКФ «Евразия» в начале года были выделены деньги, а его так и не провели. Получается, что именно в кино деньги возвращаются назад, как неиспользованные по двум категориям – по его производству и кинофестивалям. Это говорит только об одном – государственные деньги не работают. Иначе говоря – государственный менеджмент в сфере распределения денег не успевает за тем, чтобы правильно использовать или отрабатывать их.

– И вот ещё вопрос. Вы упомянули кинопроект «Кочевник», с которого в нулевых началась модернизация киностудии «Казахфильм». Чего от него было больше – плюсов или минусов?

– Есть и то, и другое. Первый плюс – он был репрезентован в Каннах, потом всё-таки был в прокате в США – пусть и не в самом большом. И в общем-то он заставил заговорить о Казахстане как о стране, где могут создаваться большие кинопроекты исторического масштаба с участием международных звезд.

Второй плюс – «Кочевник» помог нам преодолеть наши комплексы. Даже спустя 10-15 после обретения независимости тому поколению, которое сейчас считается средним и даже старшим (60+), советское воспитание с его цензурой не давало сделать вдохновляющую картину голливудского плана – это «наша страна», «впереди нас ждёт рассвет», «чтобы победить, нам нужно объединение» – без советских рефлексий, внутренних идеологем и шор. Когда в 2005 году имиджевая карина «Кочевник» вышла на экраны, в стране открылись новые кинотеатры. Люди, до этого ходившие в видеосалоны, увидели, что казахское кино можно смотреть в хорошем качестве, с достойными звуком и изображением.

Минусы тоже, конечно, были. Много вопросов вызвало то, что казахских персонажей в национальном историческом кино «Кочевник» исполняли Куно Бекер и Марк Дакаскос, а снимали его иностранцы – Иван Пассер и Сергей Бодров. Ответом на «почему не мы сами?» стал «Жаужурек Мын бала», который появился в 2012 году, то есть семь лет спустя. Эта историческая картина с большим размахом не имела международного успеха, но казахстанский зритель воспринял её как национальный продукт. То есть всему своё время. Видимо, было время «Кочевника», а потом наступило время «Жаужурек. Мын бала».