В 2009 году у нас приняли закон о беженцах, после чего ответственность за наделение соответствующим статусом перешла от управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ) к местным властям.
После этого в процесс принятия заявлений и выдачи решений вовлекли миграционную полицию, уже имеющую опыт работы с иностранцами. Однако в 2022-м решили, что люди в форме могут пугать потенциальных заявителей, и передали функции по принятию ходатайств Министерству труда и социальной защиты населения в лице управлений занятости и социальных программ, находящихся при акиматах и подчиняющихся им же.
Теперь на примере Алматы — самой предпочтительной точки достижения для лиц, ищущих убежища, — имеем следующее. Приходит человек в управление, находит нужный кабинет. Табличка на нём на государственном и русском языках, никаких информационных стендов не налюдается. Дальше выясняется, что проситель должен обладать знаниями казахского или русского, иначе придётся общаться через приложение-переводчик в смартфоне. Английскому, которым худо-бедно владеет 70-80 процентов заявителей, чиновники не обучены. А машинный перевод есть машинный, оттуда и недопонимание либо на него ссылаются в сомнительных моментах.
Дальше заявителям предлагается перечень документов и ходатайство для заполнения (все на государственном и русском). У меня перевод списка на английский занял три минуты, ходатайства — 10 минут, и ими сейчас пользуются обращающиеся за консультациями в Казахстанское международное бюро по правам человека, которое является партнёром офиса УВКБ в Казахстане. По закону управление должно предоставить заявителю переводчика, и сторонние толмачи обходятся государству в весомую сумму. Сбор справок выходит в копеечку уже заявителям, которые нередко прибывают к нам без денег. Но даже если предположить, что лицо самостоятельно разобралось с ходатайством, перевело его и другие документы за свой счёт, это ещё не значит, что его примут.
Все, что требуется от управлений, — разъяснить, дать необходимые адреса и рекомендации по справкам, принять ходатайство с сопутствующими документами (а решение о выдаче статуса беженца или отказе выносит комиссия из сотрудников акимата, МВД и КНБ) и выдать регистрационный номер. И тут внезапно включается синдром пограничника: документы могут не принимать под любыми предлогами или без таковых. А потом, если что, ссылаться на трудности перевода.
Вот и приходится проталкивать ходатайства через прокуратуру и переговоры на повышенных тонах с клерками управлениия. А ещё нежданные гости Казахстана жалуются на грубость, затягивание процесса и предложения типа “чемодан — аэропорт — …” и дальше по глобусу.
Правда, в защиту обороняющихся можно сказать, что на самом деле процентов 80 обращающихся не только не соответствуют критериям Казахстана (войны, стихийные бедствия основанием не считаются), но и по большей части они просто ищут лучшей жизни или намерены использовать нашу страну как коридор на Запад. Но объяснить и принять ходатайства мы обязаны!
Далее включаются другие механизмы, где тоже хватает шатаний и политики вместо гуманитарного права. Но это история отдельная.
А вот встретить, объяснить на доступном потенциальному беженцу языке очень просто. К тому же есть те, кто на самом деле ищет у нас спасения. Это уже повод для гордости. Да и вдруг среди прибывших выявится новый Эйнштейн?..
Андрей ГРИШИН, журналист Казахстанского международного бюро по правам человека и соблюдению законности, правозащитник